Эта статья бельгийского писателя и политеческого публициста середины 19 века представляет собой находку, переоткрытую совсем недавно, и тем более удивительную, поскольку описываемая в ней политическая система обретает акутальность буквально у нас на глазах: именно от нее происходит название нашего общественного движения и нашей новой политической идеологии «панархизма». Выражаю скромную надежду, что прочитав эту небольшую работу и насладившись ее изысканным французским слогом, вы не только получите удовольстие, но и лучше поймете то, о чем я говорю на протяжении уже последних четырех лет.
Приятного чтения!
Панархия
I
Предисловие
«Будь истина в моих руках, зажал бы я ладони» — слова человека если не учёного, то эгоистичного уж точно. Обратимся к другому современнику: «Горькую правду скрывать нельзя».
Вторая из этих противоположных мыслей мне ближе, пусть она и не самая приземлённая. Мудрецы твердят, что «не всякой истине дано увидеть свет». Но если не всякой — то какой? Писание же с этим не согласно [Евангелие от Луки 8:16]:
Никто, зажегши свечу, не покрывает её сосудом, или не ставит под кровать, а ставит на подсвечник, чтобы входящие видели свет.
И вот дилемма: у меня родилась идея, и её следует растолковать непосвящённым. Но «ладони раскрывать» я не спешу: мало ли, ещё не поймут. Когда теорию опубликуют, она заживёт своей жизнью и сама разнесётся по миру. Беспокоиться следует о её авторе. Простят ли ему такую дерзость — шаг за рамки привычного, устоявшегося знания?
«Бей, но выслушай!» — сказал однажды человек, спасший Афины и Грецию. Во время горячего спора над ним занесли палку, но он не замолчал. Подобное часто случалось в античное время. Следуя примеру Фемистокла, скажу: «Дочитайте до конца, а потом, если хотите — кидайте камни».
Впрочем, такого я не ожидаю. Случай с Фемистоклом произошёл 24 века назад, а человечество за это время прошло огромный путь. Сегодня каждый волен говорить, что хочет. Лишь бы не заподозрили в тебе агитатора или утописта. Приободрив себя этими заключениями, перейду к сути.
ii
«Я в мире, господа, со всеми на земле»,— Созий, двойник Меркурия из пьесы Мольера.
Mоё восхищение политической экономией безгранично — надеюсь, что когда-нибудь со мной согласится всё человечество. Этой молодой, но уже показавшей свою значимость науке ещё развиваться и развиваться. Рано или поздно (лучше бы рано) все институты, законы и прочее будут подчинены политэкономии. Нет сомнений: ведь описанный ниже принцип, который я извлёк из работ политэкономистов, не только революционен, но и последователен.
Для начала приведу пять афоризмов, которые помогут уважаемому читателю легче понять дальнейшие заключения.
«Свобода и собственность связаны напрямую — первое поощряет распределение благ, другое обуславливает производство».
«Ценность материального богатства определяется тем, во что оно вложено».
«Цена услуг пропорциональна спросу и обратно — предложению».
«Разделение труда приумножает богатство».
«Свобода — двигатель конкуренции, а конкуренция — двигатель прогресса».
(Шарль де Брукер, «Основные принципы политической экономии»)
бельгийский политик
Поэтому столь необходима свободная конкуренция между людьми и между странами — в виде свободы труда, обмена, купли-продажи, оценки товаров. А государство пусть пасётся в предназначенном ему загоне. Другими словами: Laissez-faire, laissez-passer (Позвольте делать, позвольте торговать).
В этих нескольких строчках состоит суть политэкономии — науки, без которой любое руководство становится порочным, а государство предосудительным. Можно пойти дальше и определить это великое учение одной-единственной фразой: Laissez-faire, laissez-passer.
Держа в уме эту мысль, я могу уверенно заявить, что в науке «полуправды» не бывает. Нет такого, что правда истинна только с одной стороны. Сама непостижимая Вселенная показывает нам свою непогрешимую логику. Всё предельно просто: обстоятельства меняются, закон остаётся законом. Все живые существа, равно простейшие и сложные, развиваются более или менее одинаково и строение имеют во многом схожее.
Духовный и вещественный миры своим сходством будто связаны. Жизнь и материя суть одно — у всего есть своё воплощение; разнятся лишь их физические проявления. Бесчисленны сочетания, несметны своеобразия, но генеральному плану подчинены все и вся. Лишь ограниченность разума и наше в корне обманчивое образование следует винить в том, что люди путают системы, а представления их несообразны. Среди двух противоречащих друг другу взглядов только один правдив (если оба не ошибочны); правдивость обоих сразу невозможна. Научно-обоснованная истина не может применяться в политэкономии, но быть непригодной в политике: истина потому и обоснована наукой, что должна быть универсальной. Это я и горю желанием доказать.
Применим ли великий закон политэкономии — закон свободной конкуренции — лишь в сфере промышленной и торговой, то есть производства и распределения благ, выражаясь научно? Вспомним, какую экономическую суматоху разрешил этот закон: столкновение противоположных, конфликтных интересов.
Разве политика не избавлена от этих же обстоятельств? Разве сходство экономики и политики не наталкивает на мысль о том, что в обоих случаях одни и те же средства будут хороши? Laissez-faire, laissez-passer.
Признаем, что существующие правительства либеральны настолько, насколько далеко им позволяет зайти слабость человеческая. Даже в лучших республиках не всё так хорошо, как кажется на первый взгляд. Одни в таком положении винят избыток свободы, другие — её недостаток.
А истина в том, что «правильной» свободы не бывает: будто человек всегда выбирает только между свободой и рабством. Каждый в этом деле сам себе судья, и решает он исходя из личных предпочтений. Поскольку «сколько голов, столько умов» (tot homines, tot sensus), то становится понятно, какую неразбериху вызывают политики. Свобода одних ограничивает свободу других, и наоборот. Сколь мудрым и благим не было бы правительство, оно никогда не получит поистине всеобщего, полного одобрения. Партии побеждают и проигрывают; большинство и меньшинства сходятся в бесконечной борьбе. А чем путанее и неопределённее цель, тем, как правило, жарче её защищают. Кто-то оправдывает свои действия справедливостью; против них затем восстают под знаменем свободы. Никто особо не увидится, если борцы за свободу потом сами станут угнетателями.
Ну понятно! — скажет читатель. — Автор, видимо, очередной утопист, строящий по кусочкам мирок, в который либо загонят, либо на свободных началах впустят общество. Ведь настоящий мир пошёл по неверному пути, а спасти его сможет лишь панацея господина Пюида! Волшебное решение всех проблем!
Неправда! Нет у меня такого решения, кроме тех, что предлагают остальные. Я от других отличен лишь в одном — в своём признании совершенно любых убеждений. Иначе говоря, я допускаю существование любого правительства, лишь бы у него были сторонники.
Читатель: Я вас не понимаю.
Тогда позвольте продолжить.
«С теориями в наше время заходят слишком далеко; но разве это значит, что элементы таких теорий неверны? Говорят, что в своих рассуждениях человеку свойственно выходить за пределы разумного; но если открыто объявить своё нетерпение к различным теориям и прочим размышлениям — не равносильно ли это отказу от нашей способности рассуждать?»
Эти слова принадлежат не мне, а Иеремии Бентаму — одному из величайших мыслителей моего времени.
Весьма лаконично выразил эту же мысль Ройе-Коллар:
«Отвергать теорию и считать опыт единственным учителем — значит бросаться в дело, не разобравшись в нём заранее, или вести разговор, не понимая, собственно, его темы».
Хоть совершенство и недостижимо человеческими стараниями, к нему мы неуклонно приближаемся: таков закон прогресса. Законы природы непреложны; на них должно основываться любое законодательство, поскольку только этим силам дано поддерживать устройство общества. Но возводить это общество — дело рук человеческих. Каждое поколение как новый жилец, который перед заселением меняет всё вокруг: обновляет фасад, возводит или сносит пристройки. Бывают и такие поколения, чья решительность и близорукость заставляет их снести здание целиком. Тогда они ночуют под открытым небом, пока дом не отстроят заново. После череды лишений и огромных усилий они, наконец, возводят новый дом по новому плану, но тут, скрепя сердце, признают, что он не намного лучше старого. Обычно те, кто разрабатывал план строительства, живут в хороших и удобных квартирах. Другим же не остаётся иного выбора, кроме как ютиться в подвалах и на чердаках. Так что инакомыслящих и смутьянов хватает всегда: некоторые скучают по старому дому, другие, более предприимчивые, уже мечтают что-нибудь снести. На кучку удовлетворённых всем приходится неисчислимая масса тех, кого что-то не устраивает.
Не будем забывать о тех, кому перемены по нраву. Действительно, новое сооружение не без недостатков, но у него есть и достоинства. Зачем же сносить здание завтра или когда-либо ещё, пока оно даёт крышу над головой? Признаюсь, что разрушителей я презираю не меньше тиранов. Если кому не нравится собственная квартира в плане размеров или состояния — пожалуйста, переезжайте, только и всего. Найдите себе другое место и отправляйтесь туда. Но, ради всего святого, не надо, уезжая, сжигать за собой своё старое пристанище. Вам оно не по вкусу, а вот соседу вашему, быть может, вполне по душе. Надеюсь, что читатель уловил смысл метафоры.
Читатель: Стало понятнее, но на что Вы, собственно, рассчитываете? Никаких революций и слава Богу! Мне кажется, что в 90% случаев игра не стоит свеч. Сохранить старый дом — хорошо, но куда разместить выезжающих?
Да, в общем-то, куда им заблагорассудится; не мне этим делом распоряжаться. Думаю, в этом отношении каждый будет волен решать, что ему вздумается. В этом суть моего принципа: Laissez-faire, laissez-passer.
Читатель: Кажется, понял. Недовольные правительством пусть ищут себе другое. Как ни странно, такое право выбора было почти всегда. От Марокканской империи до республики Сан-Марино; от Лондона до южноамериканских Пампасов — выбирай не хочу. В этом и состоит ваша теория? Ну, ничто не ново под луною, что тут сказать.
Не в эмиграции дело. Родину не уносят на подошвах сапог. Кроме того, эмиграция в таких масштабах всегда была и останется неосуществимой; её издержки не окупишь всем золотом мира. Я не намереваюсь переселять людей согласно их убеждениям: было бы неразумно, к примеру, отсылать католиков во Фландрию или разделять либералов и консерваторов границей от Монса до Льежа. Хотелось бы надеяться, что все мы сможем мирно сосуществовать, где бы при этом не находились и не ограничивая других в праве на передвижение. Надеюсь, что люди будут жить подобно братьям: без разногласий, каждый со своим мнением и подчиняясь только той власти, которую сочтут нужной.
Читатель: Теперь я в полном замешательстве.
Этого следовало ожидать. Мой утопический план, судя по всему, совсем не та вековая сказка, как вам сперва показалось. Однако он естественен в своей простоте. Но всё-таки известно, что в делах управления государством, как и в механике, простое решение находят в последнюю очередь.
Мы подходим к решающему заключению: всё долговечное в этом мире держится на свободе. Ничто не может поддерживать само себя или полноценно работать без свободного взаимодействия собственных частей. В противном случае энергия расходуется впустую, составные части быстро изнашиваются, случаются поломки и серьёзные аварии. Потому я требую, ради блага каждого человека, свободы объединения по предпочтениям и свободы деятельности по способностям. То есть полную свободу выбирать, в каких политических условиях жить и ничего более. К слову, если бы уважаемый читатель был сторонником республиканской формы правления…
Читатель: Я? Да Боже упаси!
Просто представим. Монархия не для вас: душным воздухом тяжело дышать, а телу никакой свободы — толком и не разомнёшься. Вы считаете, что здание пора бы уже снести, а на его месте построить собственное. Но тут вы столкнётесь с монархистами и их не менее ожесточённой позицией. Да и со всеми, кому ваша идея не по нраву. Вот вам неплохой план действий: организуйтесь, представьте программу, распишите бюджет, объявите свободный набор членов, а также тщательно всё продумайте. Если у вас наберётся достаточно сторонников для покрытия расходов, можете смело провозглашать собственную республику.
Читатель: И где же её провозглашать? Не в пампасах ведь?
Конечно же нет. Прямо там, где вы находитесь. Разумеется, мнение монархистов тоже необходимо учитывать, иначе улучшить положение дел будет значительно труднее. Я лишь выражаю своё мнение и не собираюсь кому-либо его навязывать; собственно воплощению этого замысла может помешать лишь сложившийся порядок вещей.
Разве не очевидно пагубное влияние на семью, которое оказывают правительство и ему подвластные? В рамках гражданского права «расправиться» с непригодными «ячейками общества» помогает раздельное проживание и развод. В политике вполне возможна подобная схема. При этом налагать формализованные ограничения и разводить протекционизм нет нужды, ведь политика живых детей не рождает и жён не бьёт. Метод, который я предлагаю, это не тирания прошлого, состоявшая в праве на насилие.Отнюдь, от этого я решительно отказываюсь. Кому же вздумается пойти на политический раскол? Такое будет возможно только в рамках собственной группы, чужие убеждения при этом останутся в покое. Чтобы достигнуть моей цели, не обязательно делать из территории государства лоскутное одеяло с разными формами правления. По моему замыслу всё останется на своих местах. Людям нужно будет лишь немного «подвинуться», чтобы инакомыслящие могли строить храмы для той всемогущей Силы, которую каждый в этом мире прославляет на свой лад.
Читатель: А как, позвольте спросить, это будет применяться на практике?
В этом и состоит сильная сторона моего аргумента. Представляете, как работает отдел записи актов гражданского состояния? Следует всего лишь наделить его иной обязанностью и дать ему название, скажем, «Бюро политических союзов». Эта организация будет рассылать каждому сознательному гражданину декларацию для заполнения. Точно так же, как заполняются налоговые документы.
В ней будут такие вопросы:
Какая форма правления вам предпочтительна?
Выбор неограничен: монархия, демократия или что-либо другое.
Если монархия, то абсолютная или ограниченная? А если ограниченная, то насколько?
Думаю, вы предпочтёте конституционную.
Ваш ответ, каким бы он не был, будет занесён в специально предназначенную для этого учётную книгу. После внесения записи ваш статус изменится на королевского подданного или гражданина республики. Конечно, если вы вдруг не захотите отозвать свою декларацию согласно предписанному порядку.
Далее вы будете подчиняться только своему правительству — точно так, как бельгийским властям нет дела до прусского подданного. Каждый будет в ведении собственного правительства и в подчинении его законам. Цену вы заплатите нисколько не меньшую и ничуть не бóльшую, но ситуация изменится в корне. В конечном счёте каждому будет определена жизнь в отдельном политическом пространстве. И сколь угодно таких пространств будут существовать бок о бок.
Разногласия между подданными разных правительств или же конфликт государства с чужим подданным будут разрешены так же, как в настоящее время решаются споры между невоюющими странами. Если же обнаружатся серьёзные расхождения между сторонами, то этот разрыв легко будет заполнить естественными правами человека. Все остальные вопросы окажутся в ведении мировых судов.
Читатель: Ваши доводы — золотая жила для юристов, которые легко встанут на вашу сторону.
Очень на это надеюсь. Вне зависимости от политических взглядов жители одного района будут иметь общие интересы. В таком случае каждое правительство будет заведовать общегосударственными делами, как это делают швейцарские кантоны или американские штаты. На эти фундаментальные и, казалось бы, сложные проблемы уже готовы простые решения; будет нетрудно установить границы юрисдикций по большинству вопросов.
Разумеется, найдутся буйные головы, вечно витающие в облаках, да и просто люди дурного характера, которые не смогут влиться ни в одно из доступных государств. Точно так же найдутся и группы, неспособные создать собственное идеальное Государство. Им же и хуже.
Впрочем, никто не запрещал им продвигать свои идеи и набирать участников, чтобы покрыть расходы. В конечном итоге всё сведётся к финансовому вопросу. А пока он перед ними не встал в полный рост, остаётся только выбирать из существующих государств. Такие группы не должны доставлять больших неприятностей.
Трудности на этом не заканчиваются. Между двумя крайностями конфликты случаются редко — в вечном противостоянии, как ни странно, есть оттенки одного и того же цвета. В Бельгии, по моим наблюдениям, большинство выступит за стабильность политических институтов, недостатки которых не будут браться при этом в расчёт. А вот по конкретным вопросам такого единства не будет. В стране два-три миллиона католиков, горячих последователей графа де Тё, и столько же либералов, ни во что ни ставящих подобные авторитеты. Их, разумеется, никак не примирить, но это даже нежелательно. Пусть живут сами по себе и властвуют сами над собой, собственный бюджет пополняя из собственного же кармана. Захотят стать теократами? Да ради Бога, не наше дело. Настоящая свобода подразумевает выбор между свободой и зависимостью.
Впрочем, мелочные разногласия не должны влиять на государственный механизм; его следует шаг за шагом упрощать. При этом можно достичь двойного или даже тройного эффекта.
Позвольте раскрыть мою мысль: грамотная конституционная монархия устроит и католиков, и либералов, при этом разве что число сановников увеличится: для кого будет граф де Тё, для кого господин Фрер-Орбан, но Король — превыше всех. Возможно, неким господам — обойдёмся без имён — вдруг взбредёт в голову объявить политический абсолютизм. Что помешает мудрому монарху избавить этих господ от печальной необходимости лезть в дела государственные? Право, нетрудно понять, что такой король — тем более в силу своей мудрости— успешно справится с ролью президента честной и умеренной республики. Нет причин запрещать разнообразие властей.
III
«Хотя у свободы есть свои изъяны и ловушки, она в конечном счёте всегда приводит к раскрепощению».
М. А. Дешам
Oдно из преимуществ моей системы — это возможность упростить и легализовать расхождения во взглядах, которые сподвигли столько сознательных граждан на осуждаемую обществом стезю бунтарства. Эта нездоровая, по мнению некоторых, жажда перемен для целых государств и поныне в порядке вещей. Она погружает их в пучину беспорядков. Но что это, если не завуалированное желание прогресса?
Более того, ни в коей мере не должно показаться странным, что люди якобы неустойчивые и переменчивые оказываются весьма последовательны по отношению к себе. Вера в соратников, знамя и короля возможна только при условии, что этот король и эти соратники непоколебимы в проведении своей политики: разве они могут поддаться противнику и предать свои идеалы?
Представьте, что я избрал себе проводником и господином наилучшего короля, какого видел свет, и полностью доверился его могучей и созидающей воле. Отказался при этом от собственного почина, чтобы всецело отдаться его гению. По смерти этому человеку может наследовать некий субъект, такой широтой ума, мягко скажем, не обладающий. Наследник своими недальновидными решениями растратит все достижения отца. И что же теперь, оставаться подданным такому монарху только потому, что наследник он прямой и законный? Прямой, с этим не поспоришь, но законный…
И всё-таки ситуацию я оставлю как есть, ведь революции не в моём вкусе. Но это не значит, что положение меня устраивает: его следует изменить по истечении договора. Мадам де Сталь однажды заявила Александру I:
«Сударь, ваш характер для ваших подданных что конституция, а ваша совесть — её гарант».
«В таком случае, — ответил император Российский, — Я сам всего лишь счастливый случай».
Эти слова своей правдивостью и ясностью прекрасно отражают суть моих идей.
Моя панацея (да простит мне уважаемый читатель красное словцо) заключается в свободной конкуренции в делах управления государством. Каждый вправе следить за собственным благосостоянием на своё усмотрение и обеспечивать себя каким угодно образом. Такие действия будут плодотворны, поскольку правительствам придётся соревноваться за сторонников. Самую что ни на есть истинную общечеловеческую свободу никому не навязывают, каждый использует её по-своему. Она не подавляет, не обманывает и всегда открыта к апелляции. Чтобы воплотить такую свободу в жизнь не надо отказываться ни от семьи, ни от национальных традиций; не нужно будет учить новые языки, переплывать реки и моря, повсюду таская с собой урну с прахом покойной бабушки. Нужно лишь задекларировать своё желание перед местной политической комиссией: желание перейти от республики к монархии, от представительного правительства к автократии, от олигархии к демократии или даже к анархии господина Прудона. Даже исподнее менять не придётся.
Быть может, вы устали от душного смятения на форуме, от неприличной дотошности на парламентских трибунах или от внезапных поцелуев Богини Свободы? Может, вам уже в горло не лезут либерализм с клерикализмом? Неинтересно разбираться во всех этих господах, вроде Дюмортье и де Фре, Рожье и де Деккерах? Может, вам по душе стабильность и уют неприкрытого деспотизма? Желаете, чтобы правительство думало и делало всё за вас: пересчитывало деньги в вашем кармане, неусыпно за вами наблюдало. Чем не этакое бюрократическое Провидение? Не надо улетать на юг, подобно ласточкам или гусям: всё возможно сию минуту и прямо на месте! Записывайтесь и занимайте места!
В этом нововведении есть одна замечательная черта — с революциями, бунтами, мятежами и баррикадами покончено раз и навсегда, вплоть до политических трений. Вы недовольны своим правительством? Да пожалуйста — выбирай не хочу! Обычно такое решение сопровождается кровью и неимоверным ужасом; любой суд единогласно признает его призывом к мятежу. Но теперь оно станет таким же обыденным, как покупка фруктов на рынке или приём у врача, которого так страшился господин де Пурсоньяк.
«Выбирай не хочу» предписывает: обратитесь в Бюро политических союзов, чтобы вашу фамилию занесли в любой иной список. Комиссар наденет очки, откроет учётную книгу и запишет туда ваше решение. Затем выдаст расписку, что-де такой-то отныне состоит под таким-то управлением. Вы выйдете из здания, совершив революцию, а если что и прольётся при этом, то разве чернила. Я не смогу возразить против вашего решения, ибо оно затрагивает исключительно вас одного. В этом вся его прелесть: нет ни торжествующего большинства, ни поверженного меньшинства. Но это не остановит любого из 4 500 000 бельгийцев последовать вашему примеру. Бюро союзов объявит набор служащих.
В чём состоит главная функция любого правительства, если не брать в расчёт предрассудки? Как я обозначил ранее, в обеспечении безопасности собственных граждан при оптимальных условиях. Разумеется, по этому пункту взгляды нынешнего общества далеко не едины. Для некоторых даже целой армии мало против врагов-иноземцев; другим для внутреннего порядка, соблюдения прав и защиты частной собственности не хватит жандармерии, королевского прокурора и всех почтенных судей. Кому-то трудно представить правительство без доходных должностей, высокопарных титулов, пышного убранства, пограничных таможен для защиты промышленности от потребителей, легионов государственных служащих по делам культуры и искусства. Без сомнений, это всё из-за пустых лозунгов, которые любят провозглашать снизошедшие с небес правители. Но пока прикладная свобода не расставила всё на свои места, признаем их право на существование (на совесть приверженцев). Прошу лишь одного: свободы выбора.
Вкратце: Свобода выбора и конкуренция. «Laissez faire, laissez passer!» Этот великолепный девиз, украшающий собой знамя экономической науки, когда-нибудь станет принципом из мира политики. Само слово «политэкономия» намекает нам о будущем порядке вещей. Что забавно, были попытки заменить это слово на «социальную экономию», но здравый смысл не пошёл на уступки. Экономика всегда была и будет вершиной политической науки. Откуда же ещё берёт свои корни современный принцип невмешательства?
В делах государства и иных возобладает конкуренция. Только представьте себе страну с гонкой правительств — то есть обладающей всеми возможными формами правления!
Читатель: Вот уж будет неразбериха! Как, по вашему, расчистить подобный беспорядок?
Это дело привычки. Помните времена, когда люди провозглашали своего Бога даже громче, чем сейчас отстаивают политические взгляды? Когда Создатель стал Господом Саваофом — мстительным и безжалостным Богом, чьим именем проливались реки крови? Люди всегда оправдывали войны и злодейства именем Бога, делая Его своим соучастником в преступлениях:
«Убивайте всех подряд — Бог на небе узнает Своих!»
Что сталось с этой безжалостной ненавистью? Духовное развитие человека смело её напрочь, как ветер сметает осенние листья. Религии, из-за которых жгли костры и пытали, теперь мирно сосуществуют под сенью одних законов и кормясь из одной казны. И хоть каждая вера, несомненно, ставит себя выше остальных, другие она порицает редко.
Это стало возможным для доброй половины мира безо всяких смут и насилия. Даже несмотря на то, что тёмные уголки человеческого сознания никуда не делись: одни неотступны, другие нетерпимы, а массы фанатичны и невежественны. Наоборот, где законно соседствуют множество вероисповеданий, там люди, как правило, высоки своей нравственностью. Может ли такое случиться и в мире политики — совершенно светской области, суть которой можно выразить в четырёх словах?
В наши дни правительство может существовать только одно. Партия расправляется с противниками и приходит к власти; меньшинство со своей жаждой власти всегда нападает на большинство. При таком положении неизбежно политическое нетерпение, когда фракции живут если не в состоянии войны, то вооружённого мира. Неудивительно, что эти меньшинства плетут интриги и активно пропагандируют свои идеи, а действующее правительство всеми силами пытается потушить революционные порывы. В конечном счёте общество наполняется недовольными властью, что ждут возмездия, и властью перенасыщенными, что сидят на самом краю обрыва. Порочные посылы никогда не приведут к справедливости; принуждением не добиться истины и правосудия.
А теперь представьте, что насилие утихнет. Каждый совершеннолетний гражданин сможет выбирать правительство по желанию и потребности. Не то, которое установили кровопролитным переворотом, но любое. Его право выбора врождённое, остальным людям не мешающее. Тогда беспорядок сойдёт на нет, и бесплодная борьба потеряет смысл.
Когда формы правления попадут в поле экспериментов и свободной конкуренции, то станут развиваться и стремиться к совершенству. Таков закон природы.
Прочь лицемерие и безмерную пустоту напыщенности; прочь махинации под благородным видом дипломатии; прочь трусость и ущербность, которые прикрывают за маской Государства; прочь судейские и военные интриги в якобы государственных интересах. Долой всю ложь, что покрывает собой действия Государства.
Граждане как покупатели на рынке: наблюдают и сравнивают. От их пытливого взгляда ничто не укроется. И правители наконец поймут, что длительного успеха можно достигнуть только так: править лучше и полезнее, чем другие. Тогда наступит всеобщее согласие. Силы, ранее направленные на Сизифов труд трений и противостояний, объединятся ради невиданного и потрясающего прогресса на благо и счастье всего человечества.
Читатель: Аминь! Но позвольте небольшое возражение: когда все возможные формы правления будут опробованы в соревновании, во что это выльется? Одну форму признают лучшей, и к ней примкнут все люди. Тут-то мы и вернёмся к тому, с чего начали: к единому правительству для всех.
Осторожнее на поворотах, мой уважаемый читатель. Вы спокойно признаёте, что настанет всеобщая гармония. Но называете это шагом назад? Ваше возражение только доказывает основные мои положения. Оно предполагает, что принцип laissez-faire приведёт к всеобщему соглашению. Здесь я мог бы объявить вас своим единомышленником, но мне неинтересна такая полуприверженность. Да и обращать всех подряд я не спешу. Отнюдь, к единому правительству мы не вернёмся. Разве что в далёком будущем, когда все государственные дела сведутся к простейшему. Но нам до этого ещё идти и идти.
Трудно примирить людей разных воззрений. Потому правило свободной конкуренции остаётся единственно возможным. Кто-то возбуждён огнём борьбы и сгниёт в болоте покоя. А вот мечтательный философ созерцает общество издалека и для глубоких размышлений ему необходим покой. Чтобы создавать бессмертные работы, неизвестному и бедному художнику постоянно требуются поддержка и поощрение. Ему нужна испытательная мастерская и кусок мрамора для ваяния ангелов. Но есть другой гений: неистовый и спонтанный по натуре. Он не потерпит никаких оков, а указующий перст в ярости сломает. Кому-то по душе самоотверженная республика, кому-то — пышный абсолютизм. Оратору нужен парламент. Иной и десяти слов связать не может — не по нраву ему подобная болтовня. В мире есть сильные духом и слабые разумом. Бок о бок живут ненасытные честолюбцы и смиренные праведники, которые довольствуются тем, что им послал Господь.
У каждого свои потребности. Как может одно правительство удовлетворить желания всех? Им будут довольны лишь отчасти: кому-то будет нравиться, иному всё равно, другой найдёт тысячу изъянов, четвёртый будет разочарован, а пятый затеет бунт. Человеческая природа такова, что недовольных всегда будет больше довольных. Сколь совершенно бы ни было правительство, всегда найдутся его противники. Ибо люди сами не идеальны, и некоторым совершенство противопоказано. При панархии такая неудовлетворённость напомнит семейный спор, который в конце концов разрешится разводом.
Но какое правительство позволит другим обогнать себя в гонке прогресса? Глядя на счастливого соседа, кто не захочет его перенять нововведение? Вечное соревнование способно творить чудеса.
Да и люди станут меняться к лучшему. Как только каждый получит полное право слова, голоса, передвижения и действия, ответственность за собственное счастье ляжет на него самого. Отныне вместо показного инакомыслия люди будут внушать себе и другим превосходство своего правительства. И так между ведущими и ведомыми возникнет дружеское понимание и доверие.
Читатель: Как! Вы всё ещё строите воздушные замки, где в гармонии живут разные партии и движения? Всерьёз ждёте от них мирного сосуществования, когда сильный не будет подавлять слабого? Будто этот замок станет Вавилонской башней, что соберёт рассеянные народы.
Да, я осмеливаюсь верить в общий язык, как верю, что свобода приведёт к миру во всём мире. Впрочем, время такого согласия предсказать невозможно. Мой замысел всего лишь семя. А на какую почву оно упадёт, зависит от ветра. Нужно лишь набраться терпения. Кто верил сто лет назад в свободу вероисповедания? А кто в наше время станет её отвергать? Кто мог подумать, что газеты станут столь влиятельны? А ведь ныне и государственные мужи преклоняются перед Печатью. Не менее сложно было предвидеть роль общественного мнения. Оно зародилось совсем недавно, но уже покоряет своей воле целые империи, и даже деспоты принимают его во внимание. В то время вы бы сами посмеялись над пророком, который предрекал такое будущее.
Читатель: Поскольку ничего нового вы не говорите, я порассуждаю. Скажите, вот как человеку узнать своих единомышленников среди всей этой толпы? И если каждый волен в любое время записаться и выйти из союза, кому доверить должность казначея?
По моему мнению, не должно быть права по любому капризу менять союзы. Для такого договора нужно обозначить срок, нижний порог которого — один год. Держа в уме системы Франции и других европейских стран, я полагаю, что уж год правительство можно потерпеть. Регулярно утверждаемый и грамотно распределяемый бюджет государства обязывает граждан лишь до такой степени, какую ему позволяет свободная конкуренция. Разрешать возникшие разногласия будет система правосудия. Насчёт учёта граждан: разве государству будет не труднее его вести, чем церкви — своей паствы или компании — своих акционеров?
Читатель: Вместо одного правительства вы получите десяток-другой, что умножит число разных бюджетов и цивильных листов. Общие расходы возрастут в разы!
Это верно. Но заметьте, что по закону конкуренции каждому правительству придётся упрощаться, в том числе и в экономическом плане. Сегодня от издержек некоторых государственных ведомств невольно вздрагиваешь. Но впредь государство будет обходиться лишь самым необходимым, а лишние чиновники освободят свои должности и найдут себе работу на пользу общества. Но это только половина вопроса, а я полумер не признаю. Избыток правительств — это зло с непомерными расходами. Но стоит лишь заметить этот недостаток, как станет ясным его решение. Здравый смысл усечёт всё ненужное. Останутся лишь эффективные правительства, все остальные увянут. Вот таким образом свобода и разрешает все вопросы.
Читатель: Быть может! А что насчёт существующих династий, преобладающего большинства, укоренившихся институтов и проверенных теорий? Разве они, по вашему мнению, тихо уйдут на задний план и встанут под знамя laissez-faire? Не выдвигать существенных предложений очень удобно, но от дебатов такого рода не увернуться.
Скажите, почему бы династиям вечно отказываться от уступок? Сам я не раз повторял, что никого с трона сбрасывать не собираюсь. Нынешние правительства существуют благодаря неким внутренним силам, которые они используют,чтобы оставаться на плаву. Отныне им в моей системе предназначено место. Признаюсь, в начале они потеряют значительную часть своих не самых верных сторонников. Но нельзя не восхититься благами, которые приносит стабильная и сильная власть!
Меньше подданных значит меньше налогоплательщиков. Зато подчиняться оставшиеся будут беспрекословно. По своему желанию, разумеется, и на срок действия договора. Насилие уменьшится, жандармов сократят, а военные останутся разве что для проведения парадов. Расходы будут сокращаться стремительнее доходов, а значит не будет потребности в займах. Что поныне было возможно лишь в странах Нового света, станет общим правилом: экономические системы, несущие счастье людям. Какая династия не захочет оставить своё имя в веках? Какое большинство не согласится на массовое присоединение меньшинств?
Наконец вы видите, как система на принципе laissez-faire может справляться с трудностями. Истина — это не полуправда, но целая истина, не больше и не меньше. В наше время есть династии как правящие, так и сошедшие с трона. Мы видим монархов с короной на челе и тех, кто не возражал бы её на себя водрузить. У всякого своя партия, заинтересованная лишь в одном: вставлять палки в колёса Государства, пока не удастся самим в него забраться. А потом их постигнет та же участь. Как говорил Поль-Луи Курье, это очаровательная доска-качалка, за которую люди никогда не устают платить!
В нашей системе не будет ни дорогостоящих компромиссов, ни драматических провалов. Равно как заговоров или узурпаций. Законны одновременно все и никто. Правительство легитимно до тех пор, пока у него есть сторонники, и те его признают. Исчезнут все божественные и светские права: останется лишь право менять и улучшать свою программу.
Ссылки, изгнания, изъятия и гонения останутся в прошлом! Правительство, которому более не доверяют кредиторы, покинет дворец с гордо поднятой головой. Конечно, если его репутация не запятнана, бухгалтерские книги в порядке, а все уставы соблюдались неукоснительно. Правители смогут перебраться в сельскую местность, дабы сочинять мемуары, оправдывая свои прошлые политические поступки.
А если вдруг сменятся идеи, в договорах найдутся дыры, появится невостребованный капитал, а разочарованные акционеры будут искать новое место для инвестиций… Вот тогда придёт время для новой программы и поиска сторонников. А если сил набралось достаточно, идти придётся не на баррикады, а прямиком в Бюро политических союзов. Там декларируют основные положения программы и список членов: и вот, рождается новый союз. Все остальные проблемы сугубо внутренние, а забота о них — обязанность членов союза.
Для регистрации и переходов из союза в союз я предлагаю взимать минимальную пошлину, которая будет тратиться на совершенствование Бюро. Какая-то сумма пойдёт на образование правительства. Совсем немного понадобится на переход из одного союза в другой. Иной оплаты служащие Бюро не получат, но жалование их будет приличным — соразмерно объёму выполненных работ.
Вас не удивляет простота этой мощной машины? С ней может справиться и ребёнок, но при этом она удовлетворяет потребности каждого. Можете её как угодно испытать, даже разобрать и вновь собрать — уверен, вам не найти в ней ни единого изъяна.
Скажу больше: никому этого проделывать не захочется. Такова уж людская природа. Это убеждение собственно и вдохновило меня на публикацию своего труда. Даже если сторонников мне найти не удастся, всё равно это останется своеобразной умозрительной задачей. И ни одна сила, ни одна организация, — в общем, никто, — не будет вправе заявить, что я каким-либо образом задел их чувства.
Читатель: А что, если вашим сторонником выступлю я?
Тише-тише… Не так громко. А то ведь услышат!
Июль 1860 года.
Оригинал статьи
Перевёл Egor Liskin
One thought on “Панархия Поля Эмиля де Пюида”